— и о чем ты говоришь людям на своих проповедях? — Исмельда сидит на кровати, внимательно наблюдая за тем, как Вильгельм одевается. Её обнажённую округлую грудь закрывали длинные и густые волосы, тёмные как ночь за окном. Она невыносимо красива и он убеждается в этом каждый раз, как видит её. Вильгельм отворачивается и продолжает застёгивать пуговицы на чёрной рубашке. Его губы кривятся в ухмылке, но он старается сохранить серьёзный тон. — если придёшь, то сама узнаешь. Вильгельм слышит, как она сминает одеяло. Исмельда ходит как кошка, её никогда не слышно, но он научился улавливать даже самые тихие её движения. Она обнимает его со спины и прижимается всем телом, вдыхая запах церковных свечей. Её кожа пахнет полевыми цветами. Он так любит её целовать. — мне нельзя туда, — её шёпот, как тысяча опавших листьев в чаще леса. Её шёпот, как сотни переговаривающихся между собой змей. Её шёпот, как зимний ветер, проникающий в его душу и сковывающий там всё. Он прикрывает глаза, чувствуя тяжёлый, но манящий и погружающий в какую - то истому, запах масел. Какое - то дерево. От неё всегда пахнет травами, деревьями и холодным ветром. Её пальцы зарываются в его волосы и она дарит ему короткий поцелуй в уголок губ. — останься — мне нужно увидится с братом. я приду завтра. — ты не найдёшь меня здесь завтра, я ухожу на целый день собирать травы. — когда же вернёшься? — не знаю, но я сама тебя найду. Вильгельм никогда не знал и не встречал подобных ей женщин. Она не была привязана ни к кому, только к самой себе. Её душили указания со стороны, поэтому после того, как умерла её мать, она заперла все двери и не пустила к себе ничью помощь. Её всегда учили, что за услугами следует оплата, а в пятнадцать лет ей нечем было платить, кроме замужества. К счастью она знала, что лучшая защита — нападение, поэтому только подпитывала слухи о том, что её мать была ведьмой. Вильгельм знал её уже давно, но получил внимание лишь два года назад. Они ловили друг друга взглядами, но держались на расстоянии. Уилл знал, что её добиваться бесполезно, поэтому смотреть на неё издалека ему нравилось больше. Эти переглядывания продолжались года три, а потом он потерял терпение и подошёл к ней.

Была уже глубокая ночь, а Вильгельм всё не находил сна. Он, склонившись над книгами, пытался прочитать стёршиеся со временем строки. Он пытался не водить по иссохшимся страницам пальцем, но из - за усталости и недостатка света от трёх свечей, слова то и дело перескакивали с места на место и Вильгельм терял суть прочитанного. Молодой пастырь снова потирает глаза, сведя пальцы у переносицы и пытается связать, то, что он нашёл в старых книгах с тем, на что он искал ответы уже несколько месяцев. Вильгельм снова открывает глаза и возвращается к работе. Крест, что он снял со своей шеи и положил на стол, давно скрылся под кучей свёртков пергамента. Вильгельм не в себе, другой пастырь на его месте никогда бы не снимал крест и был благодарен Господу за своё место подле него. Отец Вильгельма таким и был, Герберт был всеми уважаемым горожанином  и пастором. Воля Господа, он скончался от какой - то тяжёлой болезни семь лет назад и его место занял другой - прежде монах Аврелий. Он не хотел, чтобы следующим пастырем становился Вильгельм. Аврелий считал сына Герберта слишком праздным и своевольным. В глазах Аврелия Вильгельм только и искал поводы пойти наперекор священному писанию. Вильгельм и правда не был похож ни на своего отца, ни на через чур набожного Аврелия, но перед смертью Герберт взял слово с Вильгельма, что тот продолжит служить Господу и помогать всем жителям их города находить ответы на сложные вопросы в Библии. Вил дал обещание и сдерживал его как мог, несмотря на то, что верил в нечистую силу и пытался увидеть её снова. Этому его отец не учил, более того, Вильгельму следовало молить Бога отвадить всю нежить от глаз его и усерднее читать проповеди, но Вильгельм не обращался к Господу за помощью спасти, Вильгельм обращался к Нему, чтобы тот дал ему возможность увидеть ещё раз и не только своими глазами.

— а меня ты не боишься, святой отец? — ты что же мне угрожаешь? — он улыбается, когда она начинает смеяться, а он в шутку накрывает её первой попавшейся под руку тканью. Она была полупрозрачной и не смогла скрыть её ярких светлых глаз. Исмельда ещё улыбается, но вскоре уголки её губ осторожно опускаются. Вильгельм вторит ей почти сразу же; перестаёт улыбаться, но не спешит спросить, что её вдруг сделало такой серьёзной. — Вильгельм, даже если я обернусь белой змеёй в ночи осенней, ты будешь со мной? Она никогда прежде не спрашивала его о таком. Они не клялись друг другу в любви, не было признаний в такие мгновения. Он не отводит глаз от её; она давно его очаровала и привязала к себе, он сдался ей, хоть никогда и не сопротивлялся, не боролся. Он пришёл к ней будто на плаху и будто упал на колени пред ней и готов был это сделать взаправду, если бы она попросила его. Колдунья. Все говорили, что она ведьма, посему Исмельда жила почти на самой окраине города, куда никто из тех, кто страшится всего иного не ходил. Вильгельм верил в то, что Исмельда ведьма, верил что она его околдовала, верил что пленила и он ей подчинился. Сам сей путь избрал и только ему за это отвечать. — я знаю кто ты, Исмельда, и я по своей воле нахожу к тебе дорогу всякий раз и это изменится только если ты захочешь, чтобы я заблудился однажды и сгинул где - то в лесу, потому что иная не нужна мне. Она ладонью своей тёплой закрывает его глаза и губами через лёгкую ткань льнёт к его губам. Он замирает, а она скользит дальше по его щеке, оставляя ему на память прикосновения лёгкие, что он вспомнит с первым пришедшим зимним ветром.

Первого, кого он увидел из нежити, был мертвец с заплывшими лягушачьими глазами. Тот стоял возле пересохшего озера, в нескольких шагах от таверны, откуда только что вышел Вильгельм. У мертвеца не было одной руки, а вместо другой будто обглоданные собакой кости с остатками мяса на пальцах. Он был в порванном плаще и с испачканными в грязи голыми ногами. Мертвец был бледным как затянутое пасмурное утреннее небо, подсвеченное ленивым солнцем. Человекоподобное существо смотрело прямо на Вильгельма, а потом стало надвигаться неспешными покачивающимися шагами. Вильгельм оцепенел и по его позвоночнику пробежал холод. Мертвец стал издавать гудящие протяжные звуки, выползающие откуда - то из гортани. Этот звук заставил Вильгельма наконец судорожно дёрнуть пальцами и заставить тело прийти в движение. Он сделал шаг назад, потом ещё и развернувшись направился в сторону церкви. Он шёл быстро, не оглядываясь, не проверяя не почудилось ли ему. Из Вильгельма, кажется, тут же испарился весь эль, который он выпил в таверне. Переступив порог церкви, он запер за собой двери и опершись о них спиной, наконец начал выравнивать дыхание.
[indent]
Вильгельм не знает, сколько прошло часов. Здесь, в подвале церкви не было окон или щелей, чтобы хоть малый луч света мог проникать внутрь. Он знал, что сегодня полнолуние, а небо весь день было ясное. Быть может, если бы он был в зале церкви и луна светила бы через окно, она была той единственной, кто напоминал Вильгельму, что уже глубокая ночь и стоит вернуться домой. Он уже сам осознавал, как его мысли путаются и ничего приближенного к тому, что он хотел найти, пастырь так и не отыскал. Ни одного намёка на то, что он видел.
— Стоит пойти домой и Якоб наверняка потерял меня. Святые, почему же так сложно... Я знаю, что это здесь! — Вильгельм не сдерживается и ударяет ладонью по одной из книг. Господу это явно не понравится, но Вильгельму сейчас не до любезностей. Он взбешён, он не чувствует собственного тела, потому что сидел на неудобном стуле несколько часов не меняя положения. Его мышцы заныли, когда он поднялся и стал убирать книги на место. Вильгельм что - то шептал себе под нос, точнее ворчал, пытаясь вспомнить с какой полки он брал каждую книгу, отдельные рукописи и свитки. О нём могли говорить что угодно, но порядок Вильгельм всегда соблюдал и винить его в захламлении Храма Божия было бы пустым оговором. Вильгельм перечитывал названия книг и отрывки из записей, определяя их по разным местам. Он почти закончил, когда прочитал в конце одного развёрнутого и порвавшегося свитка "мертвец с жабьими глазами".
[indent]
— Якоб! Якоб, ты дома? Якоб, я не сошёл с ума, я не был тогда пьян! Точнее сказать да, я выпил немного эля, но я не напился как завсегдатый таверны Бертром, которого Господь наказал за воровство вечным пьянством... Якоб, где носят тебя черти?
Вильгельм вбежал в дом, где ещё горел свет. Он искал обезумевшими глазами своего брата Якоба, позабыв о том, что того может просто не быть. А возможно Якоб спал в одной из комнат. Вильгельм не хотел занимать этим своё время. Он положил увесистую книгу на обеденный стол, стоявший по середине большой комнаты и открыв её, стал вытаскивать оттуда всё, что нашёл ещё. Ему не терпелось рассказать всё брату.